Повесть

 

Пасмурным сентябрьским утром впервые появилась я в Ешме. Приехала не одна, с мужем: всего три дня назад я вышла замуж за человека мне почти незнакомого и на другой день после свадьбы уехала с ним в далекую и неизвестную мне страну. Страна эта называется Республика Коми, и на самой дальней окраине её расположился маленький посёлок с названием Ешма.

Так уж получилось, что в одном месяце на меня как-то сразу навалились бурные и неожиданные события: скоротечное, длящееся всего неделю, предсвадебное знакомство с моим будущим супругом, затем странная и на всю жизнь запомнившаяся мне свадьба, которую ничто не могло испортить: ни то, что взятое напрокат белое платье давно и заметно пожелтело, ни то, что фата была такой неприглядной, что я её так и не надела, и даже то, что выходила я замуж не по любви, а по самому настоящему расчёту - мне хотелось поскорее уехать из родного дома, потому что не сложились отношения с отчимом. И всё-таки свадьба есть свадьба. У меня она была первой, и поэтому долго я потом вспоминала все даже самые мелкие подробности свадебного гуляния.

Ночью же, стиснув зубы, заставила я себя лечь на брачное ложе. И хотя задаваемые на следующее утро вопросы моих любопытных тётушек заставляли меня частенько краснеть, я всё же держалась достаточно мужественно и могла смотреть им в глаза спокойно и уверенно.

И вот я в Ешме. Здесь рано смеркается, а погода всё время пасмурная. И временами, несмотря на то, что ещё не кончился сентябрь, уже идёт снег.

В Ешме нет никаких достопримечательностей, кроме двух колоний. Одна из них: колония строгого режима, которую все здесь зовут кратко - зона. Муж мой, лейтенант Вазимов, работает в ней начальником восьмого отряда. А ещё есть колония - поселение. Есть СМП, то есть строительно-монтажный поезд. И я часто, ну хотя бы раз в неделю хожу в СМП-ский магазин. Развлечений у меня никаких нет, ведь у нас нет телевизора, нет книг; газеты и журналы мой муж не выписывает; с соседями я ещё не знакома, поэтому моим единственным развлечением остаются походы по магазинам. Их в поселке три. Кроме вышеупомянутого СМП-ского, есть ещё два общепоселковых: продуктовый и промтоварный.

Обычно в пути меня всегда сопровождал огромный рыжий пёс по кличке Буран. Несмотря на всю свою вальяжность и имеющиеся у него некоторые черты породистости, Буран был обычной дворняжкой - правда, крупной и даже огромной - но дворняжкой, да ещё и трусливой к тому же. Обычно шёл он, лениво мотая своим пушистым хвостом, в некотором отдалении от меня, как бы от греха подальше, ведь посёлок был полон собак. И если поселковые собаки проявляли ко мне враждебность, Буран куда-то мгновенно исчезал, таял, можно сказать, на глазах.

Так было и в очередной раз, когда я отправилась в СМП-ский магазин. Неизвестно откуда появившаяся довольно большая собачья стая, окружив меня со всех сторон, заставила мгновенно вскарабкаться на самую вершину горы кем-то наколотых дров. Беспомощно озираясь по сторонам, я внимательно следила за собаками и размахивала авоськой, пытаясь их отогнать.

Занятая вопросами самообороны, я не заметила, как к моей горе подъехал УАЗик, и из него одновременно выскочили водитель, молоденький солдат, и мужчина лет тридцати пяти, также военный. Они криками отогнали собак.

- Вы можете спуститься, опасность миновала, - довольно насмешливо обратился ко мне офицер.

Иронично поглядывая на меня, он достал из кармана своей короткой, цвета хаки, куртки сигареты и неторопливо закурил.

- Помоги, Онищенко, девушке спуститься, - обратился он к своему водителю, заметив, что я по-прежнему топчусь на месте, будучи не в силах сдвинуться с него. Мне казалось, что если начну спускаться, то вся эта стройная гора, обрушится и погребет меня под собой. Паренёк же лихо взлетел ко мне, и я не заметила, как оказалась возле его командира.

- Спасибо, - сказала я, обращаясь сразу к обоим моим спасителям.

- Пожалуйста! - в один голос ответили мужчины.

И только оказавшись совсем рядом с командиром, я узнала его. Это был майор Таташев, начальник обеих ешминских колоний. Муж мой как-то, когда тот проезжал на своем УАЗике мимо нас, сказал мне, показав на него глазами: «Вон едет майор Таташев, единственный человек, которого я уважаю в этом мерзком месте».

Слова его заинтересовали меня, и я внимательно посмотрела на ясно видимый в проёме автомобильного окна профиль красивого молодого мужчины. Мне захотелось запомнить его. Вот и сейчас я самым бессовестным образом пялилась на него. Он, в свою очередь, осмотрел меня откровенным оценивающим взглядом, и, усмехнувшись, спросил:

- Кто вы и почему я не знаю вас?

Потупившись, я тихо ответила:

- Я Линара Вазимова.

- А-а, - протянул он, - понятно. Я слышал о вас. И куда вы, Линара Вазимова, осмелюсь спросить, направляетесь?

- В СМП-ский магазин.

- Понятно. Слышал, что туда что-то привезли из дефицитных продуктов. Очевидно, и вы об этом узнали?

- Нет, - покачала я головой, - я об этом ничего не слышала. Я иду туда только потому, что мне скучно, и мне больше некуда ходить.

Он вновь усмехнулся и, продолжая курить, упорно смотрел на меня, затем, не докурив сигарету, бросил её под ноги, тщательно затер окурок и неожиданно предложил:

- Если вы не против, мы могли бы подбросить вас до магазина.

Я неуверенно пожала плечами и нерешительно промямлила:

- А почему бы и нет?

Он стремительно пошёл к УАЗику, я поплелась вслед за ним.

Через несколько минут мы были уже на месте. Но Таташев не только помог мне выйти из машины, он зашёл вслед за мной в магазин. А там творилось столпотворение, что свидетельствовало о том, что был большой завоз продуктов, причем деликатесных! Даже не дав мне оглядеться, Таташев взял меня за локоток, потянул за собой. Я покорно пошла за ним.

Мы обошли магазин, и Таташев решительно постучал в запертую дверь.

- Ну, кто там ещё? - послышался рассерженный женский голос.

Дверь распахнулась.

- Чего надо? - раздался громкий и злой голос. Перед нами, подбоченясь, стояла крупная, полная женщина. У неё был очень решительный вид. И я, стушевавшись, торопливо спряталась за спину Таташева.

- Ты что же, Надя, так разбушевалась? - насмешливо отозвался Таташев, бросив через плечо короткий взгляд на меня.

Женщина узнала Таташева, и тон её мгновенно изменился:

- Ой, Ильхам Исмагилович, не признала вас, извините уж.

- Ничего, бывает, - сухо отозвался Таташев. - Вот что, Надя, у меня к тебе просьба. Ты уж отоварь эту девушку без очереди. Больно уж беспредел у тебя в магазине творится. А я через полчасика заеду за вами, Линара Вазимова, если вы не против? - обратился он ко мне своим, как я уже успела заметить, свойственным ему насмешливым тоном.

- Я не против, - робко ответила я. И часто оглядываясь на него, вошла вслед за Надей. Дверь за мной с шумом захлопнулась, и я молча протянула продавщице деньги и свою сумку.

Пока она возилась с продуктами, я чувствовала, как меня постепенно стало охватывать острое возбуждение. Поскольку муж мой очень часто и очень много говорил о Таташеве и говорил только хорошее, то теперь в ожидании его я почти дрожала от терзавшего меня душевного волнения. Ведь я только что общалась с самим Таташевым! Тем самым Таташевым, слухами о жизни которого, по словам мужа, жил весь посёлок; Таташевым, державшим этот посёлок в своих, как я уже успела заметить, тонких, но сильных руках. К тому же меня поразили его строгая подтянутость, сдержанная немногословность, да ещё  - что уж тут таить - его внешность. Был он красив, да ещё как красив! Всё это произвело на меня сильнейшее впечатление.

Надя, обратив на меня свои смеющиеся глаза, что-то говорила, обращаясь ко мне. Я же, занятая своими мыслями, не понимала её, и лишь кивала ей. Когда послышался стук в дверь, я вздрогнула, и как будто очнулась от какого-то странного, но блаженного очарования, державшего меня в сумасшедшем напряжении.

Надя открыла дверь, и в проёме появилась стройная фигура Таташева. Красивое тонкое лицо его улыбалось.

- Ну, что, Линара Вазимова, отоварилась?

- Да.

- Значит, едем?

- Да.

Таташев взял мою туго забитую продуктами сумку из рук Нади и вышел из магазина. Я шла, сопровождаемая любопытными взглядами Нади и нескольких других стоявших поодаль женщин.

- Вот, до чего любопытны женщины в нашем посёлке, а, Онищенко? - сказал Таташев, и я почувствовала, как в голосе его прорвалась досада. Больше он не произнёс ни слова, и до самого моего дома мы ехали молча.

- Донесёшь? - спросил Таташев, когда я, коснувшись его смуглых пальцев, взяла свою сумку.

-  Да, - едва слышно ответила я, потом прибавила: - Спасибо.

- Не за что, - сухо ответил он и, отвернувшись от меня, тихо сказал шофёру: - В колонию!

Я кое-как дотащилась до квартиры, открыла дверь и, занеся сумку, оставила её лежать на полу. Вазимова дома не было, и я, не раздеваясь, прямо в пальто, повалилась на диван.

Я лежала и смотрела на потресканный, в грязных полосах потолок, низко нависавший надо мной. В голове моей было пусто. Не было никаких мыслей. Ничего не было. Потому что не хотелось думать, а хотелось просто лежать, предаваясь возрастающей власти совсем недавно появившихся в душе моей чувств. Чувства эти играли, копошились во мне и сбивались в тугой комок, который закручивался всё с новой и новой необычайно яркой по ощущениям силой. И длилось это до тех пор, пока комок не взорвался, и тут уж я, не выдержав напора ощущений, вскочила и заметалась по комнате.

«Что это было? - громко воскликнула я, задрав голову и обращаясь к кому-то в небесах. - Что это было сегодня со мной? И почему это случилось со мной? И случилось ли? Да что же это такое?»

Последние слова мои прозвучали уже довольно жалобно, потому что я не знала, кому жаловаться на то, что безумное волнение, никогда ещё не испытанное мною, сейчас бурлило во мне и заставляло меня нервно дёргаться всем телом.

Раздался звонок в дверь. Открыв её, я увидела стоящую передо мной молодую женщину в халате.

- Простите, что беспокою: у вас всё в порядке? В вашей квартире кто-то кричал, - сказала она, внимательно приглядываясь ко мне. - И очень как-то нехорошо кричал, - прибавила она.

Я узнала её. Это была соседка, живущая в квартире  напротив.

- Нет, у меня всё нормально, - смущенно ответила я. - Вы извините меня, если это я потревожила вас. Может, зайдёте?

Она зашла. Мы познакомились и разговорились. Я узнала, что её зовут Лена. Муж её прапорщик Николаев, как и мой Вазимов, служил во внутренних войсках. Я поняла, что он командует солдатами, которые охраняют зеков. А сама Лена работает учительницей в вечерней школе колонии.

- Вы учите зеков? - удивилась я.

- Да, - спокойно ответила она,- учу зеков истории.

- Но это же, наверное, очень страшно. Всё же вы работаете в колонии строго режима!

- Да нет. Зеки такие же люди, как и мы, но преступники, которых, - она усмехнулась, - мы должны перевоспитать. Хотя некоторым, если бы у меня была на то воля, я бы, не раздумывая, вынесла смертный приговор. Такие есть сволочи! - Она замолчала, потом прибавила: - Но что делать? Работать-то надо. Здесь с работой проблемно, особенно для женщин.

- Я тоже хочу работать, - пожаловалась я. - Но мужу сказали, что в школе мест нет. Я на филолога учусь. Заочно.

- Н-да, - вздохнула она, - попробую поговорить с завучем. Может быть, вам выделят несколько часов.

Она ушла. А я пошла на кухню, готовить: скоро должен был прийти Вазимов. Пока готовила, решила, что никаких Таташевых в моей жизни быть не должно, и, следовательно, не будет. Чтобы покрепче убедить себя, я твёрдо поджала губы.

 

На следующий день Вазимов сообщил ошеломившую меня новость. Меня вызывают на квартиру к директору ешминской вечерней школы Логиновой!

- Тебе дают часы, - радостно говорил мой муж. - Роза Таташева на месяц уезжает к себе на родину в Дагестан. У неё то ли дочь заболела, то ли сын.

- А сколько им лет?

- Школьники уже.

- И что, так сильно заболели? - спросила я.

- Да нет. По-моему это повод, чтобы Таташева могла отдохнуть. Ильхам Исмагилович в этом году или не брал отпуск, или ему не дали его. А Роза, естественно, всё лето пробыла с ним здесь, в Ешме. Вот он и отправляет жену к детям, повидать их и заодно отдохнуть, раз появилась возможность заменить её тобой.

Логинова, когда я пришла к ней познакомиться как с директором, подтвердила, что мне и в самом деле отдают на месяц часы Таташевой. Мы стояли в прихожей её квартиры, пока она изучала мои документы. Потом она сказала, строго глядя на меня своими большими серыми глазами поверх очков в ореховой оправе: «Пишите заявление. Пока примем вас на работу временно, а там видно будет».

- Тата, кто там? - раздался из комнаты красивый, немного гортанный женский голос.

- Роза, это Линара Вазимова, твоя заменительница.

- Так зови её!

- Идёмте! - пригласила меня Логинова.

Я прошла вслед за ней в зал, или гостиную. И первое, что мне бросилось в глаза, это сидящая на диване молодая женщина. Я жадно уставилась на неё. Лицо её с миндалевидными тёмными глазами, прикрытыми тяжёлыми ресницами, и с большим, даже крупным ртом было скорее симпатичным, чем красивым. Но голос её был так прекрасен, что раз услышав его, не забудешь никогда. Такой я сделала вывод. Она, при виде меня, улыбнулась, встала и протянула мне сразу обе руки. Так я познакомилась с Таташевой. Потом она потащила меня и Логинову к себе под предлогом, что ей необходимо передать мне учебники и другие методические материалы.

В Ешме было несколько коттеджей. В них жили по две семьи, лишь Таташевы занимали весь коттедж полностью.

Пока я молча шла между двумя тараторившими между собой женщинами, меня занимала мысль: а вдруг я встречусь с Таташевым? Должна заметить, что я и сама не знала: хотела ли я этого! А ещё меня терзало сознание того, что я одета несколько несоответствующе, чтобы ходить по гостям. На мне под пальто был лишь старый фланелевый халатик, ведь я шла к Логиновой на минутку, к тому же теперь я заранее стеснялась своих белых шерстяных носков, связанных мамой.

Меня успокоило сообщение Таташевой, что муж её на работе, ведёт какое-то важное совещание. Услыхав это, я почему-то облегчённо вздохнула, но напряжение всё равно не отпускало меня. И, немного размыслив, я поняла, что его вызывало присутствие Таташевой. Что-то было в ней надменное и несколько жёсткое, что-то, что заставляло меня трепетать. Понаблюдав за ней, я поняла, что она давно устала от власти мужа (а, следовательно, и своей тоже) над этим посёлком, и что появление нового человека в моём лице вызвало в ней оживление. Всё, что ни говорила и делала она, касалось меня, а кроме того, она часто бросала на меня острые заинтересованные взгляды, вследствие чего я почувствовала, что окончательно оробела. И только войдя в коттедж Таташевых, я немного успокоилась, потому что мною овладело любопытство.

Таташевы жили богато. Оглядевшись, я сразу оценила всю роскошь обстановки, царившей в коттедже. Это был мир ковров, хрусталей и дорогой мебели. Потом Таташева повела меня на второй этаж. Там у них были две спальни, кабинет хозяина и комната для гостей. В кабинете несколько шкафов занимали книги, увидев которые, я невольно внутренне ахнула. Каких только авторов здесь не было!

- Ну, покопайся, покопайся, - подтолкнула меня к шкафам Таташева, заметившая, как сильно заблестели у меня глаза при виде этого книжного обилия. Она ушла, а я стояла, не зная за какую именно книгу взяться, затем накинулась на все издания подряд. Не знаю, как долго я просидела в кабинете, наедине с книгами. Время для меня летело.

- Что, интересное что-то нашла? - услышала я вдруг голос Таташева, мягкий и даже, как мне показалось, нежный.

Я вздрогнула и, медленно обернувшись, несмело взглянула на него.

- Да, - только и пробормотала я.

- Можно? - спросил он и, не дожидаясь ответа, сел возле меня и взял книгу из моих рук. - Клиффорд Саймак! - торжественно прочёл он, улыбнулся и, взглянув на меня, спросил: - Фантастикой увлекаемся? А я вот уже её не люблю. Вырос из неё, что ли? - Он пожал плечами. - Слышал, ты будешь замещать Розу. А не боишься зеков?

- Боюсь. - Голос мой прозвучал жалобно, но, желая показать, что я всё-таки девочка смелая, я выпрямила спину и взглянула прямо в его улыбающиеся светло-карие глаза. - Но я слышала, что в школе в каждом классе сидит автоматчик, - важно прибавила я.

- Да ну? - Мне показалось, что в голосе его прозвучало то ли изумление, то ли насмешка.

В этом я не разобралась, и сама почувствовала, как глаза мои округлились.

- А разве нет? - засомневалась я.

- Придёшь, увидишь, - усмехнулся он.

- Ильхам, идёмте кушать! - раздался снизу голос Розы.

Тут вдруг глаза Таташева сверкнули, словно ему не понравилось, что его отвлекают от чего-то, возможно, важного для него. И только в эту минуту я заметила, что сижу слишком близко к нему, так близко, что ноги наши касаются друг друга. Да и сама я была едва ли не в объятиях его. Это настолько поразило меня, что я резко встала.

- Нас зовут? - пробормотала я, полуобернувшись к нему, но не глядя на него, потому что очень боялась встретиться с его взглядом. Почему-то мне казалось, хотя я этого не видела, что он смотрит на мою стройную фигуру тем волнующим меня взглядом, который мне и нравился, и пугал одновременно. Как это он умеет делать? - жаловалась я самой себе.

- Ну что ж, идём, - голос его был смиренным, и, не оглядываясь, но чувствуя взгляд Таташева, на негнущихся ногах я пошла к двери.

 

Через два дня я вышла на работу. Никогда не забуду свой первый урок.

В класс набилось так много народу, что я невольно растерялась. Мои ученики вели себя совсем не так, как я себе представляла в своих мечтах. Они были нахальны, нет, даже наглы, задавали мне вопросы, на которые я не могла ответить, а когда отвечала, то они смеялись, и со смеху держались за животы. Словом, это был не урок, это было издевательство над молоденькой и неопытной учительницей. Кое-как провела я этот урок и два следующих, которые были не лучше предыдущих.

Я уже знала, что не то что в каждом классе, но и во всей школе не было не то чтобы автоматчика, но и просто невооруженного солдата, а были лишь, следившие за порядком, двое дневальных из тех же зеков.

Вечером, сопровождаемая вызванным из караулки солдатом, я кое-как дошла до КПП. Все внутри меня бурлило и клокотало. Мне было жалко себя до слёз. Перед глазами возникало то одно, то другое нагло скалящееся лицо -  и так и слышался громкий дружный гогот и не менее издевательский топот ног. Да, ребята, как говорится, от души оторвались на мне - наверное, давно не получали такое огромное удовольствие. Я чувствовала это - и от пережитого унижения готова была тут же отказаться и от уроков, и вообще захотелось вернуться домой в Уфу, к маме.

«Вот дура: решила взять на себя высокую миссию перевоспитания рецидивистов?» - терзала я себя, с трудом удерживаясь от слёз, готовых ручьём хлынуть в любую минуту. Мысль о том, что они, эти рецидивисты, решили, что я глупая и никчёмная девчонка, была для меня так мучительна, что, возмущённая, не чуя ног своих и никого не замечая, я почти понеслась к воротам из зоны. Выскочив, я быстро пошла по слякотной, мокрой дороге.

Я так была занята своими переживаниями, что не заметила, как возле меня остановился УАЗик Таташева. Шофер посигналил, я подняла залитое слезами лицо и увидела Таташева. Дверца машины была приоткрыта, и он внимательно смотрел на меня.

- Садись, Линара, -  с неожиданной, но такой желанной мягкостью позвал он меня.

Я, шмыгая носом и старательно сдерживая слёзы, села в машину. Таташев пересел на заднее сиденье ко мне и не отрывал глаз от моего лица.

- Что, тяжело дались уроки? - наконец довольно участливо спросил он.

Даже этого оказалось достаточно, чтобы я расплакалась. Он взял меня за руку и потянул к себе. И я ткнулась лицом в его китель.

- Зачем они так со мной? - прошептала я, чуть отстранившись от него и вглядываясь в его лучившиеся искренней нежностью глаза. - Что я им сделала? Я хотела, как лучше. Я старалась. Выучила весь материал, а они даже слова не дали вымолвить.

И тут воспоминания о пережитом вновь нахлынули на меня, и я разрыдалась. Таташев поднял пальцами мой подбородок, и, глядя мне прямо в глаза, невесело усмехнулся.

- Ну вот, нашла на кого обижаться, - успокаивающе произнёс он. - Это же зеки! Им есть не давай, лишь бы могли поиздеваться над кем-нибудь, тем более над такой юной и красивой особой, как ты. Успокойся, малышка, всё пройдет; скоро ты станешь королевой Ешмы, и никто, слышишь, никто, не осмелиться не то, чтобы поиздеваться над тобой, но и косо взглянуть на тебя. Я обещаю тебе это.

Слёзы мои мгновенно высохли.

- Как это - я стану королевой? - неожиданно осипшим голосом спросила я, вглядываясь в близкие и от того ставшие пугающе огромными глаза Таташева.

Он улыбнулся.

- Вот мы и не плачем уже, а, Линара? - тихо рассмеялся он.

- Да ну вас! - вырвалась я из его рук и отвернулась к окну.

- Твой сегодня дежурит, - сказал он о Вазимове, - поедем ко мне? У меня для тебя есть чудодейственное лекарство. Выпьешь его, и все несчастья растворятся сами собой. Согласна?

На душе у меня было так паршиво, что сама мысль, что мне придётся одной провести эту ночь, неожиданно показалась невыносимой, и я, почти не раздумывая, кивнула ему.

 

- Ничего не делай, - распоряжался Таташев, поглядывая на меня, сидевшую на краешке большого, обитого кожей дивана, - сам всё принесу.

И вскоре прикатил столик на колёсиках.

- Сейчас ты выпьешь это, - сказал он, налив из красивой бутыли, обвитой соломкой, густое, почти тягучее вино тёмно-красного цвета в хрустальный стакан и протянул его мне.

Вино было терпкое, но вкусное. Таташев пил, глядя на меня в упор поверх стакана.

- Понравилось? - спросил он.

- Да.

- А где улыбка, подтверждающая это?

Я невольно улыбнулась.

- Вот теперь верю, что понравилось, а раз вино хорошее, надо повторить. А потом будешь кушать, не зря же я старался?

Сам он почти не ел, я же налегала на незнакомое мне мясное блюдо. Спросив взглядом разрешение, откинувшись к спинке дивана - так, чтобы дым не доставал до меня - Таташев закурил.

- Ну вот, а теперь расскажи мне, как прошёл урок.

При воспоминании о пережитом плечи мои опустились.

- Расскажи, расскажи, - мягко потребовал он.

И я подробно описала всё происшедшее со мной на уроках, при этом временами меня опять начинала пробирать дрожь. Но, встречая ласковый взгляд Таташева, я успокаивалась, а потом плавно и незаметно для себя перешла к рассказу о своей жизни. Я говорила, пила, и снова говорила, потом снова пила. Он, не перебивая меня, молча курил. Красивое бледно-смуглое лицо его, слегка освещенное бра, сохраняло невозмутимость.

- Останешься здесь? - неожиданно спросил он, когда я замолчала и возникла длинная и удивительно сближающая нас пауза.

Я вздрогнула, вскинула голову и посмотрела на него. В глазах его появился сумасшедший блеск.

- Н-е-е-т, - испуганно протянула я.

Веки его медленно, но послушно опустились.

- Хорошо, - сказал он, вставая. - Уже поздно. Я провожу тебя.

В голосе его я услышала столь явное разочарование, что это едва не ввело меня в почти шоковое состояние, но я стиснула зубы и опустила глаза. Чёрт, неужели я начинаю его бояться?!

Мы молча шли по мокрому осеннему посёлку, минуя редкие, почти ничего не освещающие фонари, обходя бревенчатые двухэтажные дома, тёмные окна которых таили в себе любопытство. Мы чувствовали это любопытство, поэтому держались на приличном расстоянии друг от друга, хотя (вынуждена признаться) даргинское ударило-таки мне в голову, и временами меня так подозрительно заносило в сторону, что рука Таташева невольно вскидывалась ко мне, и он обнимал меня за талию. Впрочем, об этом я подумаю потом, а сейчас я была благодарна ему за то, что он так заботлив.

 

Войдя на следующий день в свой класс, я обнаружила всего несколько учеников с унылыми рожами. На моё приветствие они ответили гробовым молчанием. Я поняла: мне объявили забастовку. Кое-как проведя урок, на перемене я зашла в дневалку. Я знала от мужа, что приглядывать за мной он поставил Костю Иванченко. Сейчас он сидел на кровати. Увидев меня, дневальный тут же вскочил.

- Слушайте, Иванченко, а ну-ка расскажите-ка мне, что случилось? Где мои ученики?

Иванченко замялся было, но мой решительный вид развязал ему язык.

- Видите ли, Линара Акрамовна, утром пришёл ваш супруг и потребовал составить список тех, кто вчера мешал вам вести урок. А что делать? Пришлось указать все фамилии, вот Таташев и определил их всех в ШИЗО.

- Безобразие, - пробормотала я. - Вызовите мне сопровождающего. Я пойду к Таташеву.

Я знала, что Таташев в колонии, потому что видела стоявший во дворе его УАЗик, поэтому, поднявшись на второй этаж КПП, где располагалось зоновское начальство, я сразу же направилась к кабинету Таташева. Рывком открыв дверь, я замерла. Кабинет был полон народу. Здесь были и военные, и люди в гражданской одежде. В наступившем молчании они все жадно разглядывали меня.

- У нас совещание, - тихо прозвучал невозмутимый голос Таташева.

- Извините, - буркнула я и закрыла дверь.

Совещание длилось долго. Истекли два моих «окна», и мне пришлось вернуться в школу. Таташев сам пришёл ко мне.

- Можно? - спросил он, входя в пустой кабинет. Я оторвалась от журнала, заполнением которого занималась в тот момент, и холодно кивнула ему.

Он подошёл к моему столу, оседлал ближайший стул и уставился на меня.

Я же, скрестив руки на груди и сдвинув брови, хмуро смотрела на него. После продолжительного молчания Таташев вытащил сигареты, я поморщилась, и он засунул пачку обратно.

- Вы хотели меня видеть? - спросил он.

Я бросила резкое: «Да».

- Зачем?

- А вот зачем. Почему вы настроили всю школу против меня, отправив моих учеников без моего согласия в ШИЗО?

- Утром мне принёс рапорт ваш муж, и я должен был принять определённые меры.

- Ну, принёс и принёс, и чёрт с ним! - раздраженно отозвалась я. - Думаю, всё-таки я решаю, кого отправлять в ШИЗО, а кого нет, потому как всё это произошло на моём уроке. Так что я прошу, нет, требую, чтобы вы велели освободить моих учеников, потому что у меня к ним нет никаких претензий. Они не виноваты в том, что я неопытна и глупо вела себя во время урока.

- Ах, вот как? - в голосе его прозвучала нескрываемая ирония. - Прямо-таки сейчас и выпустить их?

Я вспыхнула: нет, он определённо считает меня ребёнком!

- Выпустить, и прямо сейчас!

- А вы не боитесь, что они вновь сорвут вам урок?

- Нет. А если и сорвут, то в этом буду виновата лишь я сама.

- Что ж, пусть будет так! - усмехаясь, изрёк он, вставая.

 

Я увлеклась свой работой. После того, как всех освободили из ШИЗО, ученики мои подобрели ко мне. Зато я им теперь спуску не давала. Знал бы кто, как трудно заставить учиться человека, который этого не хочет!

- Я понимаю, что вы устали после лесоповала, но восьмилетнего образования ещё никто не отменял, так что будьте добры, откройте учебник и прочтите вслух то, что должны были сделать ещё до урока, - строгим голосом требовала я то от одного ученика, то от другого. И они подчинялись, потому что я была более упряма, чем они, и могла часами стоять у них над душой, добиваясь своего, не обращая внимания на их ворчание и недовольство. «Таташева - лучше вас, она нас жалела», - говорили они мне в лицо, но я оставалась непреклонной.

 

Я и не заметила, как прошёл месяц, и из отпуска вернулась Таташева. По этому поводу нас с мужем пригласили к ним в гости.

Таташева загорела, немного поправилась, выглядела весёлой и довольной жизнью.

- Слышала, слышала, что хорошо справлялась с моими охламонами, - сказала она при встрече, и широко раскрыв руки, всё так же смеясь, обняла меня.

Я кисло улыбнулась ей. Я отвыкла от неё, хотя и ранее мне пришлось мало общаться с ней, но я успела забыть и это время.

Удивительно, но пока мы были в гостях у них, Таташев, не скрываясь, откровенно ухаживал за мной, словно именно присутствие жены подстёгивало его. Он приглашал меня на каждый танец. За столом я сидела рядом с ним, и он частенько, нагнувшись к моему уху, шептал какие-то странные слова. Я старалась не прислушиваться к ним, и, поднимая голову, натыкалась на неприязненные, любопытные или завистливые взгляды.

 Было жарко, и я вышла на крыльцо. Таташев последовал за мной. Он молча стоял сзади меня. Чувствуя его спиной, я боялась обернуться. Но когда сильные руки обхватили меня за плечи и, несмотря на мое слабое сопротивление, развернули к себе, я оказалась в его объятиях. Мягкие, тёплые губы осторожно коснулись меня. Широко раскрывшимися глазами я смотрела на него в упор. Взгляд его был нежен и уверен.

- Ильхам, - раздался вдруг голос Таташевой, - гости ждут тебя.

Из-за плеча Таташева я увидела Розу. Лицо её было бесстрастно.

- Подождут, - невозмутимо ответил было Таташев, пытаясь пресечь мою попытку вырваться. И всё же я выскользнула и через несколько минут, забрав свою сумочку и ни с кем не попрощавшись, выскочила из коттеджа в мокрую неуютную темноту.

Я бежала насколько могла по заснеженной дороге и думала о том, почему он не предпринимал попытки сблизиться со мной, пока жены  не было дома? Его сегодняшний поступок наводил меня на мысль, что он ждал её возвращения, ждал, чтобы получить её молчаливое согласие. «Ну и ну! А ведь она дала его, это самое согласие!» - решила я, вспомнив, как совсем мельком, на один миг взгляды мужа и жены встретились, и Роза, по-моему, о д о б р и л а мужа! Что же вы задумали, Таташевы?

 

Лена, моя соседка, поделилась со мной своими часами. И хотя в школе я была занята не так много, как мне бы хотелось, всё же какие-никакие, но часы у меня были. Теперь дважды в неделю я встречалась со своими учениками.

А однажды ко мне пришёл и вовсе необычный ученик. Это был пожилой еврей, звали его Розенберг Аркадий Борисович. Лена рассказала мне о нём. Аркадий Борисович был ювелиром. Что-то украл, как это бывает в их профессии, и оказался здесь.

Он сидел за последней партой и жадно, не отрываясь, смотрел на меня часами. Это смущало, и я несколько раз просила его хотя бы записывать что-нибудь по предмету. Он качал головой.

- У меня давно всё здесь записано, - отвечал он мне, постукивая своими выпуклыми костяшками пальцев по лбу, такому же выпуклому и покрытому страшными шишками с редкими седыми космами.

Как-то он подгадал, когда я была одна, и дрожащим голосом попросился посидеть со мной.

- Ну, посидите, - пожала я плечами.

Он сел напротив за парту, с трудом поместив под неё свои неимоверно длинные ноги. Я невольно улыбнулась, наблюдая за его потугами.

- Хотите поговорить со мной? - спросила я его и отложила тетрадки в сторону.

- А вы будете говорить?

- Почему бы и нет?

- Спасибо, что не отказали в таком малом, - голос его прозвучал так глухо, что я взглянула на него с тревогой, и спросила:

- Вы давно здесь?

- Семь лет. Ещё три года осталось.

- Круто вас наказали, и, наверное, незаслуженно дали такой большой срок?

- Почему вы так решили?

- Ну, все зеки так считают.

Он грустно усмехнулся.

-Что дали, то моё, - ответил он. - У меня к богу свои претензии, а у него ко мне свои.

Он вытащил сигареты, взглянул на меня, сунул одну из них куда-то в самый краешек рта, и так с ней сидел до конца нашего разговора, то пожёвывая её, то посасывая.

А под конец он, настороженно поглядывая на меня, вдруг сказал: «Нравитесь вы мне, Линара Акрамовна, поэтому позвольте мне дать вам небольшой совет. Держитесь, пожалуйста, подальше от четы Таташевых. Ни к чему хорошему это не приведёт».

Я вспыхнула, но промолчала.

 

Таташева за прошедшее время я видела несколько раз, издалека. Он выглядел озабоченным. Еще бы, приближался новый год, и многие зеки уходили на УДО, то есть условно-досрочное освобождение; следовательно, у Таташева было много связанных с этим дел, и ему явно было не до меня. Зато Роза Таташева словно приклеилась ко мне. Она не отставала от меня ни шаг в школе, провожала до дома, несколько раз напросилась в гости и один раз затащила к себе.

«Чего она добивается? Что ей нужно?» - гадала я и не находила ответа.

На предновогоднем концерте, организованном силами зоновской самодеятельности, присутствовала вся администрация, а также весь учительский коллектив. Я, естественно, сидела рядом с Таташевой. Обнимая меня, она что-то тихо рассказывала мне, я рассеянно слушала её. Но, когда она вдруг подобралась, я поняла, что вошёл Таташев. Он шёл неторопливо в сопровождении своего замполита и других офицеров. Усаживаясь, бросил взгляд в нашу сторону и улыбнулся непонятно кому: то ли мне, то ли жене, то ли обеим сразу. Я оскорблённо нахохлилась и пыталась отодвинуться от Таташевой, но у меня ничего не получалось: она вцепилась в меня мёртвой хваткой.

Я невольно повернула голову в сторону Таташева. Он не сводил глаз с нас, и они у него неестественно ярко блестели в полумраке. Я задрожала, и это злило меня, потому что Роза чувствовала каждое моё движение и замечала каждый взгляд. Как она странно и непонятно для меня улыбнулась, когда наши с Таташевым взгляды встретились!

После концерта Таташева задержала меня и Вазимова и официально пригласила нас к себе на завтра: справить новогодний праздник у них.

- Новый год семейный праздник, -  попыталась отговориться я.

- Вот и посидим одной семьёй, - перебила она меня, не сводя глаз с моего мужа.

Тот что-то невнятно пробормотал, кивнув.

- Вот и славно! - изобразила радость Таташева. - Я рада, что вы согласились.

 

- Ты в самом деле хочешь праздновать у них? - спросила я мужа после ужина, когда он, покурив в коридоре и наболтавшись с соседями, зашёл домой. Спина его дрогнула, чуть сгорбилась, но он не торопился оборачиваться, продолжая возиться с ключом в замке.

- Что-то с ним неладно, завтра займусь, - тихо пробормотал он. Потом, поняв, что я не отстану от него, он оставил ключ в покое, обернулся ко мне и посмотрел на меня с таким обречённым видом, что я оторопела.

- Пойдём спать, Линара, я устал, - не без с труда выговорил он. - Завтра поговорим.

 

Проснувшись на следующее утро, я сразу поняла, что Вазимова дома нет.

- Сбежал, - усмехнувшись, громко произнесла я. А жаль, мне хотелось поговорить, да нет: мне хотелось скандала, разборки наших взаимоотношений, так странно переплетённых и между нами, и с четой Таташевых.

Таташева несколько раз звонила, напоминала, что вечером они ждут нас.

- Придём, придём, - заверяла я её. Но я приняла решение не ходить к ним. Однако и дома ничего не готовила. Я просто валялась на диване и думала, думала, думала.

Вечером появился Вазимов. Он был заметно пьян и долго крутился возле моего дивана, пока я ждала, какой будет его реакция на моё ничегонеделание.

- Ты что валяешься? Разве мы не идём к Таташевым? - сухо спросил он меня после долгой паузы.

- Не идём.

- Почему?

- Не хочу.

- Тогда давай дома, что ли,  отметим праздник? - обратился он ко мне. Я поняла, что он обрадовался до чёртиков.

- Давай, - равнодушно ответила я, вставая.

Как ни считала я, что уже неплохо знаю Таташеву, я поняла, что ошиблась, когда зазвенел дверной звонок.

- Не открывай, - прошептала я Вазимову.

Но звонок звенел, не переставая, и именно Вазимов сдался, хотя, по-моему, ему более моего не хотелось к Таташевым.

- Вы ещё не одеты? - с такими словами ворвалась к нам Таташева.

Она была оживлённой, хотя и какой-то дёрганой. - А ну собирайтесь. Что это за неуважение к начальству, Вазимов?

«Знает, на кого давить», - понимая, что уже проиграла, уныло подумала я. Не хотелось мне идти к Таташевым и вновь плясать под их дудку.

 

Из окон их коттеджа громко лилась музыка, слышались чьи-то весёлые голоса. Похоже, тот ещё сабантуй будет, - равнодушно, словно это не касалось меня, отметила я про себя.

Гости были всё те же. Но были и новые лица. Таташев познакомил нас со всеми гостями, которых мы ещё не имели чести знать.

Три пары привлекли моё внимание своими противоположностями.

Первым меня заинтересовал из-за своего громадного роста Варфоломеев Константин Иванович, глава посёлка Тослан. У него была большая голова, густейшая шевелюра, зычный, даже громогласный голос. А вот жена его Елена Матвеевна, которую все звали по отчеству без имени, была пухленькая малышка. Полное круглое лицо её украшали румяные щёки и маленький приплюснутый нос. Она была уже навеселе и все время норовила петь или танцевать и потому ходила чуть пританцовывая, и в конце концов дотанцевалась до того, что пот потоком лился с её личика, а одна-две капли постоянно висели на кончике носа.

Две другие семейные пары заинтересовали меня ещё больше. Вставший при нашем знакомстве высокий, стройный и красивый мужчина был главой небольшого городка Уранград, выстроенного болгарами недалеко от Ешмы. Его звали Иван Арсенов. Жена его была русская. Она назвалась Мариной и была очень хороша собой, особенно прекрасны были её большие, ярко синие глаза. Я бы даже назвала их фиалковыми. Всегда мечтала иметь такие, да Бог не наградил подобным цветом. А вот глава города Микунь по фамилии Михайлов был среднего роста. Симпатичное, светлое лицо его украшали серые, внимательного смотревшие на меня глаза. Жена его была явно скромницей. Этакая интеллигентная и высокообразованная женщина, очень смахивающая на учительницу со стажем. Позже я узнала, что она была директором Микуньской школы.

После знакомства и обмена приветствиями, Таташева потащила меня к себе наверх.

- Зачем? - пытаясь сопротивляться, измученным голосом простонала я.

- Я сама одену тебя, не будешь же ты Новый год встречать в таком виде?

- А чем он плох?

- Молчи и подчиняйся мне, я всё же старше тебя на десять лет.

Наверное, я ещё слишком уважала её, если молча уступила ей. Так я думаю. А когда она тащила меня наверх, то я (тоскуя от сознания того, что всё, что она делала по отношению ко мне, было не к добру) не противилась ей, так как я была словно загипнотизирована не ею, а сама же собой (бывает, видимо, и такое). Переложив всю ответственность за своё будущее на неё, я подчинилась её воле.

Обращаясь со мной, как с куклой, поворачивая то в одну сторону, то в другую,  она быстро раздела меня. И именно в эту минуту отворилась дверь.

- Вы ещё не готовы? - спросил Таташев, входя.

Обычно в такие моменты женщины прикрывают в первую очередь грудь, а потом всё, что удастся. Я же ничего этого не делала, меня словно бы парализовало. Таташев смотрел на меня, нахмурив брови, внимательно, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти моё обнажённое тело, и в глубине его глаз зрело нечто такое, откровенно смущавшее меня, что я сразу почти окаменела, продолжая стоять, вытянув руки вдоль бёдер, словно оловянный солдатик.

Впрочем, длилось это недолго. Бросив бесстрастное: «Извините», - он тут же вышел.

Когда он скрылся за дверью, я медленно перевела взгляд на Таташеву. Она стояла передо мной, скромненько опустив глаза, словно произошедшее никак её не касалось. Когда же она подняла свои густые, длинные и, я бы даже сказала, кукольные ресницы, от которых падала тень на припудренные подглазья, я заглянула в её чёрные обычно страстные, а сейчас непривычно спокойные глаза. В них прочитывалась усмешка человека, уверенного в себе и довольного собой. Этого я уже не могла выдержать, и, тихо застонав, я рухнула на стул, стоявший в шаге от меня у трельяжа.

Таташева и глазом не моргнула на мои действия. Она быстро одела меня в роскошное платье и причесала, затем нацепила на меня все свои лучшие украшения. Я же всё это время, сидя перед трельяжем, невидяще смотрела на своё отражение, но видела не себя, а совсем другое. Я представляла и представляла себе то, как стремительно вошёл в комнату Таташев, и то, как его устремленные на меня потемневшие глаза пристально окинули  моё застывшее тело, и было в его взгляде то, что я боялась вновь вспомнить доподлинно. Я попыталась вообразить себя стоящей перед ним именно в том виде: обнажённой, потерянной и изумлённой. Немного с запозданием, но мне стало невыносимо неловко и стыдно, так стыдно, что не хотелось выходить к людям.

- Идём, - как-то особенно красиво, певуче произнесла Таташева, стоя позади меня и больно вцепившись своими длинными, ухоженными коготками в моё плечо.

Послушно встав, я последовала за ней.

 

Первым меня встретил невозмутимый взгляд Таташева.

- Ну, наконец! - возмущённо протянул он, вставая навстречу нам.

Весь вечер затем он держался подальше от меня. Ухаживал за всеми, но только не за мной, поэтому всё время я чувствовала себя одинокой. Вазимов напивался всё больше и больше, и я не стала его ждать. Как только часы пробили два часа ночи, я встала и только открыла рот, чтобы попрощаться, как Таташева затараторила:

- И не вздумай уходить. Дом у нас огромный, места всем хватит. Так что останешься у нас.

Я взглянула на неё, она скосила глаза вниз и влево. «Ну и ну! - подумала я. - Неужели ты затащила меня для этого?» Но поскольку вслух я эти слова не решилась произнести, то лишь молча топталась возле неё, размышляя. Ещё можно было уйти, но что-то удерживало меня. Где-то в глубине своей грешной души я знала, что именно заставило меня остаться у них.

- Пошли, - прошептала мне на ухо Роза и увела меня на второй этаж.

Я долго не могла уснуть, ожидая Таташева, сомневаясь, что он придёт, и всё же заснула.

Разбудили меня его осторожные и нежные движения.

- Тихо! - шепнул Таташев и положил горячую руку на мой готовый возмутиться рот. Бедное моё сердечко бешено забилось, и я резко и неожиданно для себя поддалась вперёд, навстречу тому, чего я так долго ждала, не понимая этого, и вот оно, подсознательно ожидаемое мною, что-то неизведанное и таинственное, произошло-таки, случилось!

 

На следующий день я проснулась очень поздно. В доме было тихо, до меня доносились едва слышные голоса. Я лежала на чужой кровати, и никак не могла понять, что происходит: явь это или же сон?

Я прислушалась: в соседней комнате разговаривали Таташев и Марина, жена Ивана Арсенова.

- Ни к чему это, Марина, - сказал Таташев. В голосе его слышалась досада. - Зачем ворошить былое? Ну, было что-то и прошло. Я тебе ничего не обещал.

- А я поняла сегодня, почему прошло, - взволнованно отвечала она, - я не была такой наглой девчонкой, как эта. Бедная Роза! Что же ты с ней делаешь, Ильхам?

- Оставь её, Марина. Это мои дела, - голос его стал угрожающе нетерпелив. - И всё, прекратим разговор.

Вскоре я услышала идущие ко мне торопливые шаги Таташева.

- Не спишь? -  спросил он, на ходу сбрасывая одежду.

- Не сплю, - одними губами покорно ответила я, раскрываясь навстречу ему душой и телом. Я уже поняла, что люблю его и только его!

 

Начавшиеся после праздников будни были, как всегда, скучны и обыденны. Но зеки вдруг перестали дружить со мной. Очень часто теперь они окидывали меня насмешливыми взглядами и при моих попытках сблизиться с ними, одни ухмылялись, другие смотрели в упор, не стесняясь показать то, как сильно они не уважают меня, а некоторые отводили глаза, словно я стала неинтересна им. «Откуда они всё знают?» - злилась я на них, на себя, да и вообще на весь мир, потому что неожиданно для себя я оказалась как бы в вакууме. Поселковые женщины избегали меня, и я понимала, почему. Обо мне пошла дурная слава, они опасались за своих мужей. Одна Таташева, похоже, ничего не боялась, и потому она стала моей единственной подругой.

 

В феврале Таташеву присвоили звание подполковника. И началось великое празднование.

В ближайшую пятницу прибыло начальство из Сыктывкара.

Меня глубоко потряс тот факт, что нас с Вазимовым на это торжество не пригласили. «Это что же получается?! - негодовала я про себя, мрачно поглядывая на валяющегося с книгой в руках Вазимова. - Выходит, я для Таташевых просто второразрядная особа, годная лишь для того, чтобы ненадолго развлечься!»

Вот уж когда я пожалела, что не могу поделиться своими соображениями с Вазимовым, которого, судя по его равнодушному виду, совершенно не волновало, пригласят ли его Таташевы или нет.

Утром в субботу позвонила Таташева и, извинившись, сказала, что были обстоятельства, не позволявшие пригласить нас в пятницу. Затаив дыхание, я ждала её объяснений, но она не стала вдаваться в подробности и лишь прибавила, что они с мужем очень, очень ждут нас с Вазимовым к себе этим вечером.

- Если не придёшь, я сама прибегу за тобой, и не вздумай прятаться от меня, я всё равно найду тебя, - смеясь, заключила она.

- И не собираюсь прятаться. Будем у вас в назначенное время, как штык, - заверила я её таким сладким голосом, что она долго молча дышала в трубку, очевидно призадумавшись над тем, какую опасность таил мой полный елея голос.

- Ну ладно, жду, - вздохнула она и затем осторожно положила телефонную трубку.

 

Мы с Вазимовым в самом деле стояли у дверей таташевского коттеджа строго в указанное время и были весело встречены радостным визгом Таташевой, бросившейся мне на шею. Ещё больший восторг вызвало у неё то обстоятельство, что в этот раз я разоделась, как никогда раньше. Сам именинник сдержанно поздоровался с нами и жестом пригласил присоединиться к присутствующим. Стол у Таташевых был накрыт, как всегда, богато и ломился от всевозможных чудес кулинарии: на это Роза была мастерица, в отличие от меня. Гости были всё те же.

Нас с Вазимовым посадили рядом с Арсеновыми.

Я никогда не была любительницей выпить. Мало того, я презирала не только алкоголиков, но даже и тех, кто любил просто пригубить рюмку-другую. Однако этот вечер я начала с того, что первым делом выдула чуть ли целый стакан водки. Таким вот образом мы с Арсеновым вспомнили, что до сих пор на вы, и чтобы исправить это недоразумение, выпили с ним на брудершафт. Глядя через гранёный стакан на Таташева, я даже сквозь толстые стенки видела, как новоявленный подполковник бледнел с каждым выпитым мной глотком. Потом мы с Арсеновым встали, и он, сославшись на традицию, впился в мои губы. Я не протестовала, а когда он оторвался, я засмеялась. Никогда не знала за собой такой способности - смеяться сквозь зубы. И чем больше бледнел Таташев, тем откровеннее я смотрела на Арсенова и тем громче смеялась. Потом я танцевала только с ним. Это было ещё не всё. Позднее я яростно плясала с Матвеевной - так, что ноги мои болели потом всю неделю. «Наша она, Таташев, наша! - кричала Матвеевна. - Где же ты нашёл такую?» Лицо её совсем уж раскраснелось, но я думаю, моё было не лучше, потому что мне сделалось жарко.

Я свалилась на диван и оказалась рядом с одним из гостей. Это был Михайлов, глава города Микунь.

- Я смотрю, вам очень весело, - немного иронично сказал он, нагнувшись прямо к моему уху.

И я переключилась на него.

- А мы с вами ещё не пили на брудершафт? - громко, чтоб все услышали,  спросила я. - Может, попробуем? Надо исправить эту несправедливость!

Он усмехнулся, поискал взглядом Таташева, нашёл того болтавшим как ни в чём не бывало с Мариной и, встав, сказал, протягивая мне руку: «Что ж, пойдём и выпьем».

После выпитого за компанию с Михайловым бокала шампанского (на брудершафт он пить отказался) всё смешалось в моей голове. Дальше вечер стал напоминать мне испорченное кино, возникая в моей памяти фрагментарно. Передо мной появлялись: то снисходительно улыбающаяся Таташева, то уже невозможно пьяный, валяющийся на диване Вазимов, то громко хохочущая Михайлова, то топчущий во время танца мои ноги Варфоломеев; то горячая, так что жгла моё плечо, лежащая на нём большая рука Арсенова; то хмурая, кусающая губы Марина. А главное - память постоянно выхватывала из всей толпы Таташева. Бледный, он сидел на диване, откинувшись к спинке, закинув ногу на ногу, и, не отрываясь, следил за мной.

Весь вечер виделись мне его глаза. Взгляд их был то удивлённым, то тоскливым, то хмурым, то насмешливым. Но когда я на глазах у всех стала целоваться с Арсеновым, Таташев резко встал и, подойдя ко мне, вырвал меня из объятий главы Уранграда, поднял на руки и понёс к двери. Рывком открыв её, он с силой выбросил меня в снег, на большой сугроб и, убедившись взглядом, что я жива и здорова, также рывком закрыл за собой дверь. И как ни была я пьяна, всё же слышала, как громко ключ дважды прокрутился в замке.

Через много лет, анализируя всё то, что я вытворяла в тот вечер, да и вообще обдумывая сложившиеся между мной и четой Таташевых странные, невозможные отношения, я могла лишь воскликнуть: «Господи, да какой же я ещё была глупышкой, наивной и безответственной!» И месть моя Таташевым была ребячья, однако, в то же время - и чисто женская, нелогичная. Начитавшись романов о необыкновенной любви, я получила её. И в рамках этой любви, теряя её, действовала я эмоционально, начисто лишившись рассудка и умения размышлять и оценивать свои поступки.

Но это будет потом, когда я смогу вспоминать о тех невероятных событиях. Тогда как сейчас я лежала спиной на снегу, долго лежала, и левая моя нога, без туфли, неестественно подвернулась подо мной. Я смотрела на чёрное, усыпанное яркими звёздами небо, пока не почувствовала, как холод пробирается сквозь моё шёлковое платье. Я слышала громкие голоса в доме, Таташева и Таташевой,  слышала, как она попыталась открыть дверь и громко окликнула меня.

Я что-то пробормотала в ответ, силясь встать.

Из-за угла дома выскочила Таташева. Она несла на вытянутых руках моё пальто и сапоги. Тут же за ней появился Таташев.

- Оставь её! - властно крикнул он жене, и та, оглянувшись на его голос, тихо положила мои вещи возле меня, и они оба ушли.

Я долго пыталась натянуть на себя пальто, но оно показалось мне таким невыносимо тяжёлым, что я сначала поволокла его по земле, а затем где-то обронила или выбросила, и пошла так, как была: в шёлковом платье, в одной туфле. Но сказать, что я шла, это было бы слишком смело сказано, потому что меня дико качало из стороны в сторону. Не чувствуя холода и ничего не соображая, я часто падала, кое-как вставала после неимоверных усилий и плелась дальше. Накануне в Ешме установилась довольно редкая в этих краях оттепель, так что снег уже начал таять, образуя незамерзающие даже ночью большие, неглубокие лужи, и я шлёпала по ним, потому что обойти их не могла: это было не в моих силах.

Только у двери в свою квартиру я вспомнила, что ключи остались в кармане пальто. С тоской посмотрев на дверь соседки Лены, я подумала, что было бы нечестно будить её в столь позднее время, поэтому, выйдя из подъезда, направилась к нашему сараю. Возле него лежал злополучный Буран. Увидев меня, он зарычал было, но, узнав, успокоился. Я прошла в сарай, отыскала старый матрас и свалилась на него. Сознание моё мгновенно отключилось, и в своём сне я долго, бесконечно долго летела вниз, в какую чёрную полную мглы дыру.

Когда я очнулась, серый рассвет уже неспешно вливался в окна сарая. Я почувствовала, что меня бьёт чудовищный озноб, пыталась встать, но у меня ничего не вышло: моя дрожащая рука подламывалась, и я вновь и вновь падала на матрас. С усилием приподняв голову, оглядевшись, я не узнала окружающей меня обстановки и вновь отключилась. Когда пришла в себя, увидела, как на меня идёт что-то громадное и чудовищно страшное. Я слабо застонала и закрыла глаза. Что-то мокрое, но тёплое уткнулось мне в лицо, потом в бок - Буран. Это успокоило меня, но думать я не могла, и поэтому снова куда-то провалилась.

 

Пришла в себя я в больнице. Яркое солнце золотило вылизанную до невозможного блеска палату. Возле меня, понурившись, сидел Вазимов.

- Вот и хорошо, -  грустно улыбнувшись, сказал он.

- Что хорошо? -  еле слышно спросила я, с трудом разлепляя губы.

- Хорошо, что ты осталась жива и что, как сказали врачи, будешь жить.

- А что плохо? - захотела уточнить я.

- Ничего, всё хорошо! - заверил муж меня. - Теперь ты пойдёшь на поправку... Сестра, сестричка! - окликнул он дежурную. -  Позовите врача, больная пришла в себя!..

- Мне пора, - сказал Вазимов, когда все ушли, и мы остались наедине, - через час у меня поезд. - Тон у него был оправдывающимся.

- Постой, - остановила его я, - у нас есть хоть какое-то время?

Он посмотрел на часы.

- Немножко, полчаса.

- Ничего, нам хватит, - заверила я. - Расскажи, как я оказалась здесь.

Он вздохнул, лицо его сделалось унылым.

- Расскажи всё без утайки, - говорила я с трудом, задыхаясь, но мне хотелось этого разговора, который я затевала. - Что со мной произошло? Мне это очень важно знать.

И он мне рассказал и о вечере, и о том, как меня нашли, благодаря Бурану, который всё лаял да лаял и тащил Вазимова за штанину к сараю. В этом месте я поневоле усмехнулась. Вот уж не ожидала такого подвига от нашей тупой дворняжки! Потом, оказывается, Таташев вызвал вертолёт, и меня отправили в Сыктывкар, в госпиталь МВД. Семеро суток провалялась я без сознания, находясь между жизнью и смертью, пока не пришла в себя в это солнечное утро.

Кончив свой рассказ, Вазимов сидел опустив голову, теребил узкими худыми пальцами фуражку, и мне казалось, что ему нисколько не хочется уезжать. Впервые между нами проскальзывала объединяющая нас душевная близость, и никто не мешал нам наконец попытаться объясниться как мужу и жене.

- Спасибо, - прошептала я и положила ладонь на его руку и изо всех имеющихся у меня сил пожала её. Мало у меня было сил, но благодаря этому жесту что-то произошло между нами, потому что он поднял голову, и вдруг я увидела, как горечь отчётливо проступила в его посветлевших глазах.

- Линара! Моя Линара! - тихо воскликнул он, затем взял мои руки, поднёс их к своим губам и стал нежно целовать каждый мой палец.

Я молча наблюдала за ним. Ну что тут скажешь? Хороший мужик этот Вазимов и не заслуживал он столь скверной жены, как я. Но что я могу с собой поделать? Мне пришла в голову мысль разойтись с ним и вернуться домой к маме, потому что, как бы не сблизились мы с ним, всё равно этого было бы недостаточно. Я по-прежнему не любила Вазимова и понимала причину  - так же, как понимал её он. «Наверное, всё  так и сделаю», - решила я, осторожно вытягивая пальцы из рук Вазимова. Он не стал сопротивляться. Встал и, кивнув своей головой, как бы  прощаясь со мной, вышел. А я подумала о том, что, возможно, он унёс с собой много прекрасных слов, предназначенных только для меня, которые он так и не высказал мне - так же, впрочем, как и я ему. И слова эти были нужны нам обоим. Но я сочла, что не стоит давать надежду. Он уехал, а я осталась со всеми своими невесёлыми мыслями.

 

Ко мне повадились посетители - мои ученики из школы, а также супруги Арсеновы, Михайловы и другие.

А однажды появилась Таташева.

Она была в белом больничном халате поверх красивого платья, держала в руке большой свёрток с фруктами.

- Можно к тебе? - как-то робко, что было ей вовсе несвойственно, спросила она, просунув голову в приоткрытую дверь.

- Можно, -  улыбнулась без радости я. - А тебе идёт больничный халат. Классный из тебя вышел бы врач. Впрочем, и учительница ты неплохая. Мне об этом все зеки говорили.

- Кстати, тебе привет от них, особенно от Розенберга. Он тебе кое-что прислал.

Таташева из кармана халата вынула небольшую синюю коробочку и протянула её мне. Помедлив, я открыла её. На тёмно-синем бархате лежала маленькая брошь в виде синей розы с тоненьким золотым стебельком.

- Надо же! - воскликнула удивлённо я. - И как он это сделал? И откуда взял сапфиры и золото?

- Я дала, - ответила Таташева и уточнила, подразумевая мужа: -  Не он, я дала.

Я дёрнулась и враждебно взглянула на неё. Потом сказала:

- И зачем ты это сделала? Опять сводишь меня с ним?

Мне показалось, что глаза её зло сверкнули, но она промолчала.

Потом Таташева долго и молча сидела возле меня, опустив голову и сцепив пальцы ладоней, непроизвольно, сама не замечая того, играя ими.

- Линара, - наконец  заговорила она, тяжко вздохнув, - от судьбы не уйдёшь. Я ни в чём перед тобой не виновата, сама знаешь. Если бы ты не любила Таташева, ничего бы не было. Разве не так?

Не скоро решилась я поднять голову и взглянуть на неё. Но когда я встретилась с её взглядом, меня поразило то, как оживились и лихорадочно заблестели её глаза.

- Не надо об этом, - угрюмо сказала я. - Теперь это никакой роли не играет, потому что для себя я уже всё решила. Видеть я не могу ни его, и уж извини, ни тебя.

- Ты пожалеешь об этом, Линара, - хватая меня за руки, горячо говорила она. - Пожалеешь, потому что счастливой ты можешь быть только с ним.

- Хорошо, тогда разведись и отдай его мне! - воскликнула я, прерывая её.

- Это невозможно! - зазвучал жалобно её голос. - У нас дети. Он муж. Я жена.

-Ну, тогда нам, пожалуй, не о чем и говорить, - мрачно заключила я.

Она посидела ещё немного, резко поднялась и ушла.

Только тогда вспомнила я о броши. Мне хотелось и вернуть её, и оставить себе. И долго в нерешительности я разглядывала это подлинное произведение искусства - синюю розу с золотым стебельком - взятку за мой отказ от Таташева.

 

Ещё шёл Таташев по коридору, а я уже знала, что это идёт именно он. Я навсегда запомнила, как он вошёл. У него всегда была военная выправка, но сегодня он держал спину особенно прямо, а голову высоко. Он вошёл, не спрашивая разрешения, прошёл через всю палату ко мне, снял фуражку и сел на стоявший рядом с кроватью стул.

- Это хорошо, что они послушались: у тебя отдельная палата, - были его первые слова.

- Н-да, не жалуюсь, -  ответила я, села на кровати, прикрывшись одеялом, и внутренне подобралась. Наступали самые тяжёлые минуты моей жизни. Во всяком случае, я считала, что это именно так.

- Как чувствуешь себя?

- Ничего, слава Аллаху.

- Злишься на меня? Признаю, что был неправ, но и ты была хороша! -  вдруг прорвало его, и он вылез из своей шкуры невозмутимой бесстрастности.

Не зная, чем ответить ему, я иронично хмыкнула, но он стерпел, только брови нахмурил.

- Ты сказала Розе, что не желаешь больше видеть меня?

- Да, - твёрдым голосом подтвердила я.

- А если я извинюсь и возьму всю ответственность за произошедшее с нами на себя, и только на себя, ты вернёшься ко мне?

Меня всю передёрнуло.

- А зачем тебе это? Ты же любишь свою жену, вот и довольствуйся тем, что у тебя есть! Вы что - оба сумасшедшие, что ли? Как мне всё это понимать? Вы с Розой решили развестись? Словом, ты предлагаешь мне руку и сердце? - Я и сама чувствовала злобность моего тона, но сдержаться не могла.

Таташев устало прикрыл глаза. Наступила тягучая пауза. Я не торопила его.

- Да, - немного утомлённым голосом наконец пронёс он, - мы решили расстаться.

- Таташев, ты с ума сошёл! - сказала я, хотя после последних его слов, сердце моё невольно подпрыгнуло, и я вся задрожала от переполнявшего меня напряжения.

- Сошёл, -  подтвердил он и взглянул на меня одним из тех взглядов, какие имели на меня особое действие. - Ну и каков будет твой ответ?

Я молчала. Мне казалось, что слова его доносились откуда-то издалека и с трудом оседали в моём больном мозгу. И вдруг он, совсем в своём стиле, прибавил что-то нежное на своём языке. Он тихо говорил и нагибался ко мне так близко, что я уже ощущала тепло его тела.

Не подумала я в эту минуту, что и фразы, и ласки его были неуместны. А всё потому, что обиды мои на него сами собой куда-то начали исчезать. Я видела лишь его глаза. В них появился безжалостный, тяжёлый блеск, и он переменился в лице. А я поняла, что погибла.

И хотя я ещё немного колебалась, я всё же вынуждена была отметить, что ему и спрашивать не надо было ни о чём, и извиняться передо мной тоже не надо было. За один этот либо подобный ему взгляд или ласку я пешком по шпалам пошла бы за ним. Я слишком любила его, и он знал это. А потому я постаралась забыть о пережитом унижении, да и обо всех страданиях, которые этот человек причинил мне. Словом, как только я выздоровела, он привёз меня в Ешму. Мы поселились в трёхкомнатной квартире только что сданного в строй двухэтажного кирпичного дома.

Казалось, нежности Таташева не было предела. Единственное, что меня угнетало, так это то, что опять рядом с нами постоянно вертелась Таташева. Она весело помогала переносить вещи, затем деловито расставляла их в нашей квартире, так что благодаря ей я чувствовала себя полной дурой. А что я должна была сделать? Постоянно чувствуя себя виноватой перед ней, я вынуждена была не только терпеть её присутствие, но и изображать дружеское отношение, хотя я и сама толком не понимала, что я к ней чувствовала. Я так запуталась в наших взаимоотношениях, что когда Роза обнимала меня и начинала шептать мне на ухо что-то смешное, я громко смеялась. И всё это происходило на виду у жителей посёлка, которые, как и я, наверное, не знали, что и думать по поводу нашей странной связи.

Как и в прежние времена, Таташев привозил нас обеих в школу. Так прошло два месяца. По некоторым признакам показалось мне, что я забеременела. Ничего не сказав об этом Таташевым, в ближайший свободный от занятий день я поехала в Микунь. Врач не подтвердила моё предположение. Потрепав мою лежавшую на столе руку, она сказала: «Ничего, вы женщина здоровая, и у вас ещё будут дети!» «Н-да, конечно», - промямлила я в ответ. А что мне оставалось? Невесёлая, побрела я назад, на станцию.

Потом на перроне долго сидела на холодном деревянном сидении, ожидая прибытие поезда, и читала кем-то оставленный на скамейке, изрядно потрёпанный номер «Огонька».

- Линара Акрамовна, вы что здесь делаете? - раздался отвлёкший меня от только что начатого чтения весёлый голос одного из наших отрядных.

- Странный вопрос, Томилин. Жду поезда, - ответила я.

- А хотите домой попасть скорей?

- Спрашиваете? Естественно.

- Я договорился с машинистом товарного состава. Он согласен довезти меня до Ешмы. Ну не за так, конечно. Могу и о вас попросить.

- Томилин, голубчик, - вскочила я, - поговорите, пожалуйста! Я заплачу ему.

- Сделаем, Линара Акрамовна! - заверил меня Томилин, и через несколько минут я уже сидела в кабине машиниста. Товарный - не пассажирский, он едет быстрей, так как не останавливается на станциях. И вот я в Ешме. Как я и предполагала, Таташева дома не было. Желая обрадовать его своим появлением, я обзвонила всех у кого, предположительно, он мог бы быть, но мне отвечали, что после обеда его никто не видел. С каждым таким ответом тупое равнодушие охватывала меня, и я всё чаще и чаще смотрела в сторону таташевского коттеджа. Окна его были темны, и их темнота завораживала меня и притягивала к себе так, что я, уже будучи не в силах сдерживать себя, что-то накинула на плечи и поспешила к коттеджу.

Входная дверь была заперта. Я стояла, опираясь рукой на неё, уже твёрдо уверенная в том, что Таташев там. «С ума сойти, кому же он изменяет? Жене? Любовнице?» - мелькнула и исчезла так и не получившая своего развития мысль. Мне стало так смешно, что захотелось смеяться, но я приложила палец к губам и оглянулась по сторонам. «Они, за кого меня принимают? - бормотала я. - Наверное, за молоденькую и влюблённую дурочку? Ну нет, они не на ту напали! - Продолжая вслух шептаться сама с собой, я достала ключ, который предусмотрительно вытащила из кармана таташевской шинели и захватила с собой. -  Сейчас, я вам задам! - мстительно нахмурив брови, пригрозила я им обоим и как можно бесшумнее поднялась на второй этаж: там была спальня Таташевых.

Я шла на цыпочках, пригибаясь так, что мне самой было любопытно наблюдать за своей тенью, вытянувшейся во всю стену и изгибающейся ещё сильнее, чем я сама. Дойдя до двери спальни, я замерла. Она была приоткрыта и я, прислонившись спиной к стене, прислушалась. Чтобы не закричать, закрыв рот обеими руками, я слушала счастливые стоны влюблённой семейной парочки.

Несколько минут я стояла, окаменев. Обдумывала создавшуюся ситуацию и одновременно пыталась собрать воедино мысли. Я поймала их, что называется, с поличным и не знала, как мне поступить. Ворваться в комнату и закатить истерику? Я представила себя стоящей в гордой позе, смотрящей взглядом судьи и вопрошающей с саркастической улыбкой: «Развлекаемся?» Нет, - покачала я головой, - боль моя от этого не уменьшится. Терпеливо дождаться момента, когда эта парочка налюбится, а потом спокойным тоном уличить их разом во лжи?

Однако всё это я уже проходила. Усталым и больным умом своим я вдруг поняла, что сама должна разорвать этот порочный круг, в который дала себя втянуть. До меня вдруг дошло, что Таташев тянул и тянул бы с разводом, пока я не поняла бы наконец, что этого никогда не произойдёт. Меня осенило горькое прозрение. Как же это так, как так? Да я же была для них просто куклой, которая развлекала их своими движениями. Да, конечно, - я задрожала от гнева, - после двадцати лет совместной жизни им она показалась однообразной, и они захотели обновить свои любовные отношения, развеять одолевавшую их скуку, а тут к их радости приехала я.

Тяжело дыша, я не знала, как мне поступить.

- Интересно, - устало и глупо подумала я, - сколько раз он изменял мне с ней?

Мне стало скучно от нелепого вопроса, и я решила не предаваться самобичеваниям и незаметно уйти, и тут услышала голос Розы:

- Ты не бросишь меня?

Сказав это, Роза заплакала. Таташев поспешил успокоить её:

- Как я могу? Я стольким обязан тебе.

- Ты, правда, меня не бросишь?

- Нет, - последовал угрюмый ответ.

Меня словно окатили холодной водой. Но ушла я из особняка так же бесшумно, как вошла в него. Добрела до своей квартиры, недолго посидела на диване, а потом, вдруг сорвавшись с места, стала лихорадочно кидать свои вещи в большую дорожную сумку. У меня было достаточно времени: я успевала на Микуньский поезд.

Глотая слезы, разрывая себе душу только что услышанным и увиденным, ненавидя весь свет и более всего себя, я тащилась по шпалам, волоча за собой тяжёлую сумку.

- Эй, красавица, далеко собралась? - весело скалясь, крикнул мне молоденький машинист, свесившись из окна.

- Мне очень срочно нужно попасть в Сыктывкар, - ответила я.

Машинист переглянулся со своим более взрослым напарником, и тот, пожав плечами, предложил: «Ну, что ж, давай залезай». И протянул мне руку.

Через несколько часов я была уже в Сыктывкаре, а еще позднее пересела на поезд до Уфы.

Было так тоскливо на душе, что я и дышать могла только всхлипами, но рыдать я себе не позволяла. Та струна души моей, на которой играл Таташев, со временем звучала всё тише, а потом пришло время, когда она лишь вибрировала всё слабее и слабее, а затем и вовсе замерла. Но в тот момент, когда я возвращалась домой и поезд плавно укачивал меня, до этого было ещё далеко, очень далеко.