Встреча с лосем, где бы она ни была - в густом тальничке на припёке, где любят отстаиваться отелившиеся лосихи, на болотце с чахлым кустарничком, когда осенний ветер гнёт его, срывая последние листья, или просто на зимней дороге, когда лошадь вдруг захрапит и, высоко вскинув голову, остановится и даже попятится, пропуская впереди себя лесного великана, - всегда необычна и радостна.

Какое-то чудо происходит с нами в это время: всё вокруг сразу преображается, становится сказочно красивым, картинным, будто видишь впервые. Сам почему-то волнуешься. Может быть, в это время в нас просыпается древнее чувство радости и единства с природой?

Этой зимой, спускаясь с Лиственного стана к своим стогам, я увидел лося. Он стоял, положив голову на спину, и наблюдал за мной. Я натянул вожжи. Лошадь встала, пёс замер.

Чёрно-бурый, как показалось мне сперва, чуть с сединой, лось скалой навис над белым оврагом. Слева и справа от него, словно расступившись, стояли кружевные берёзы. Я долго любовался этой картиной. Руки наконец устали, вожжи ослабли, сани скрипнули,  пёс рванул вперёд, и, обогнув темневшее внизу остожье, вылетел на бугор.

- Вот всегда так! - ворчал я, выбираясь из оврага. Ни лося, ни пса наверху уже не было. Два следа - крупный, одиночный, размашистый, и рядом - парный, ямками - шли через поляну к берёзовой роще, за неглубокой лощинкой.

Я развернул сани, очистил оденок - так у нас называют остаток стога - и принялся было накладывать сено, как послышался лёгкий визг. Ныряя в снегу, как поплавок в воде, ко мне катил пёс. За ним из берёзовой рощи наблюдал лось. Он будто провожал пса напутственным взглядом.

Тяжело дыша, вздрагивая заснеженным загривком, пес чёрным комом повалился у ног лошади и, отвернувшись, больше уже не глядел в сторону лося.

Мне же хотелось его разглядеть получше. Не прошлогодний ли? Вон и ямка корытом на том же месте, подле сухой черемухи, и пласты сена так же взрыты - искал соль. Не Белоштак ли?

Мне хотелось, чтоб лось вернулся. Я крикнул, взмахнул вилами, но он и ухом не повёл, лишь замер, глядя в мою сторону. Было тихо. Так тихо, что звенело в ушах. Я стал навивать воз. И шорох сена, и запах сухой душицы, и ещё какой-то сухой травы - всё было так необычно, сказочно в этом белом безмолвии.

Я кидал сено, искоса поглядывая на лося. Вот он, постояв, мотнул головой, сделал шаг, другой и, мягко потряхивая пышной шубой, пружинно прогибая спину, скрылся в лощине.

"Всё! - решил я. - Зря спугнул". Но не прошло и пяти минут, как невдалеке за летней дорогой, занесённой теперь высокими сугробами, появилась сначала горбоносая морда, потом шея, узкая и высокая, как стенка, и грудь.

Лошадь вновь забеспокоилась, насторожилась. Я погладил её по бархатно-нежным ноздрям, обнял за голову, подкинул сенца. Снял ремень, привязал пса к колу за проволоку, привалил пласт сена, а сам полез на баганы.

"Только бы лошадь не сдвинула воз", - думал я. Сияло солнце, тысячами искр блестела поляна. Теперь лось уже не казался чёрно-бурым, он был светлее, бока желтовато-серые, брюхо и задние ноги - штаны - желтовато-белые.

Мы долго глядели друг на друга, я устал стоять на баганах, но всё ещё любовался гостем. Он ходил вокруг, то отдаляясь, то приближаясь.

И вдруг направился прямо на нас. Лошадь захрапела, тронулась. Я слетел вниз, схватился за вожжи. Воз сдвинулся, сполз. Нужно было заново перекладывать сено. Мне стало не по себе.

Я отвязал пса.

- Возьми его, возьми! - закричал я, но пёс и не тронулся. Он будто очнулся и, облизнувшись, сладко потянулся.

- Трус! - крикнул я ему. - В такой момент и подводишь.

Взял вилы и пошел на лося. По пути, увязая в снегу и падая, я прицелился вилами  в сторону лося и бросил... Лось озорно поглядел на вилы и - ко мне. Я - назад. Добежав до саней, чуть отдышавшись, я стал поправлять воз, а лось кружил, кружил, подходил, заглядывал, будто проверял мою работу.

Но разве это работа! Час битый уже вожусь!

- Да иди ты, иди отсюда! - закричал я. - Ну чего тебе надо?

Наконец лось будто понял что-то: постоял - постоял и, как в сказке, высоко и медленно вскидывая угластые ноги, поплыл вниз по глубокому снегу, медленно погружаясь в лесную чащу.

Зачистив оденок, я было направился домой, как вдруг весь лес вздрогнул. Тишину разорвал грохот мотора. С бугра я увидел, как внизу, по косогору, ползли два жёлтых, словно колорадские жуки, трактора. "Так вот почему ушел лось", - подумал я.

- Что это за лось? - спросил я у встретившегося охотника Таипа.

- Заповедный, наверное, - ответил он. - Убежал, видно, из заповедника.

"Но ведь заповедный - значит и неприкасаемый, хранимый", - думал я, поднимаясь по косогору.

Впереди бежал пёс. Он спешил, останавливался, обнюхивал кусты, пенёчки и оставлял, как всегда, отметку: "Здесь были мы, здесь были мы".

Мы - значит лошадь Майка, собака Актуз и я. А может быть, ещё и заповедный?