Горбатился Кузнецкий мост.

А время было - смотр звёзд:

вставали звёзды на парад.

Не поздний вечер. Месяц март.

Тургенев звал в свой уголок,

и мы зашли на огонёк -

чтоб помянуть его Му-му

и дань воздать Герасиму.

 

В харчевне пил и ел народ -

случайный люд, элитный сброд.

И мы, два инока земли,

к простенку дальнему прошли.

Уютом звал ломберный стол.

Мы заказали разносол.

 

Текла беседа ручейком

о предстоящем и былом.

Иван Сергеич с нами был -

и не пустил друзей в распыл.

 

Му-му оплакать не пришлось -

всё вдруг пошло не вкривь, так вкось:

разрезал ноздри смрад духов.

Где был девичник - стал альков.

 

Остались двое: гранд-кокет

и Ася повзрослевших лет.

Она-то и сказала мне:

«Утопим истину в вине?»

И протянула свой бокал,

чтоб мой его поцеловал.

 

Сошлись стеклянные уста...

Тут друг сказал: «Я, брат, устал.

Пойдём-ка, что ли, мы домой?

Ты пьян уже, и я бухой».

Я не качался, не икал,

но отодвинул свой бокал.

 

Мы повернулись уходить.

Она спросила закурить.

Я вынул пачку сигарет

и положил на парапет.

 

Она придвинула свою,

пустым-пустую, как ничью,

на ней цифр десять начертав -

быстрее быстрого, стремглав -

и ниже имя с буквы Э.

И мы откланялись - месье.

 

...Я долго кнопки нажимал.

Друг отговаривал, мешал.

Но вот гудок пробил эфир

одной из комнат иль квартир.

 

«Да, я. Да, слушаю. А таксу

мою вы знаете иль нет?

Я не работаю по часу -

резона нет».

 

Всё тот же голос в той же трубке

о чём-то что-то говорил.

Я видел Асю в длинной юбке

и больше не боготворил.

 

Когда бреду харчевни мимо,

мне слышится: «Му-му! Му-му!»

И я иду с гримасой мима

к Герасиму, к Герасиму.