Знакомцы

 - Как живешь? Всё ещё на смоле? - спросил я вздымщика Ивана с Кукашки.

- Сейчас на корении, на зачистке. Хорошо живу, - мотнул он головой.

- Встречаешься со знакомцами-то?

- О! Этого сколько хочешь: волки, лисы, лоси. Недавно белку поймал.

- Как? - удивился я. - В петлю, что ли?

- Нет, просто так. Тряхнул ёлочку - слетела, пёс лапами прижал. Я ему - не трожь! Послушался, отпустил. Принёс домой, клеточку из дранок сделал. Живёт...

- А чем кормишь?

- Чем придётся: сухари, хлеб. Всё ест. Шишек приношу. Начнёт шелушить, только давай. Клеточку во дворе поставил. Навоз когда чистишь, снег ли, - на душе радость. Потом уж гляжу, а там их трое. Прибавилось. Махонькие, вот такие (он сложил горсткой три пальца), а хвостики в полчетверть, пушистые. Укроются, да мать своим прикроет, спят - и мороз нипочём. Кормушку сделал, невесть какую, а так, баночку консервную обогнул. Хозяйка коров доит, молока парного наливает.

Иван давно, лет двадцать, как ни больше, работает "на смоле". Работает исправно: премии получал, благодарности. В прошлый раз - года три назад - я обратил внимание: полстенки было завешено этими листками в избе.

Теперь он едет на станцию. В тускло освещённом вагончике трясётся одинокая свечка. Жарко. Разомлевшие рабочие примолкли, думают, побыстрее бы добраться до дому, а Иван, обрадовавшись встрече, всё больше оживляясь, рассказывет мне о житье-бытье в лесу. Он улыбется, обнажая крупные, крепкие зубы, и лицо его, свежее, здоровое, так и сияет в багровом свете.

"Выбрался на люди - и радёшенек", - подумалось мне. Через полчаса я уже знал: едет в Магнитогорск, к племяннику на свадьбу, долго гулять некогда, дома "делов" под завязку, да и у хозяйки ноги болят, за скотиной ходить некому. Сено есть, но ведь чистить ещё надо... Словом, все заботы, все, что есть - никаких секретов. Я заметил, когда человек в лесу, один на один с птицами, лосями, с каким другим зверем, когда он чаще слышит глухарей, журавлиные клики на заре - душа его открыта, разомкнута, тогда всё на виду.

- Ты что-то совсем нас забыл, - попенял он мне, - не появляешься. Рассказики твои давно не вижу. Я бы написал - не могу, не получается. Приходи, поговорим, покалякаем.

Помолчал и прибавил:

- Хоть с хозяйкой, вдвоём. Чего лучше? Погостюете, пельмени сделаем.

И, радуясь (хлебосольство, видимо, щекотало его душу), будто завлекая, заманивая, как это бывает с детьми, опять наклонился и таинственно зашептал:

- Я ло-сён-ка поймал.

- Когда? - вполголоса спросил я.

- Как карры, подновки нарезал. У лосей гон в сентябре- октябре, вот считай: ходят, как коровы, девять месяцев.

- Как же ты это смог?

- Просто. Работаю хаком, слышу, в кустах собаки завозились, залаяли. Обложили, вроде, кого. Подошёл - лосёнок лежит. Не обсох ещё, мокренький, мордочка тоненькая, ножки как лычки, копытцы в траве белеют. Дрожит. Не то, думаю, от холода, не то от страха. Напугали его мои псы. Не дадут они тут ему покою. Взял. Загончик соорудил около шалаша небольшой,  травы положил, моху.

- А как же он у тебя кормился?

- Мать приходила. Завидят собаки, лаять. Цыкну - примолкнут. Да сказать, не больно-то она их и боялась. Подойдёт серая, чуть седая, пышная. Поднимется лосёнок, шатается на жердочках, потянется через изгородь, подкинется, сосёт.

- А потом?

- Травы ему приносил, веток ивовых, рябиннику.

- Лосиха тебя не трогала?

- За-ч-чем! - удивляется Иван. - Каждый день приходила. Да и в лесу встречались. Корю, а она в сторонке ходит. С ней даже веселее. Хозяйке своей, Матрёне, сказал, а она - принеси, покажи. Как его понесёшь? Да и вырос быстро. Не успел оглянуться, уже по плечо. Ноги - как ходули!

- Вот бы посмотреть!

- Приду с работы, костёр разложу, дымок вьётся. Тихо. Котелок булькает. Чайник засипел тоненько в носочке... Хорошо! Смотрю, идёт. Собаки уже знают. Молчат. Подойдёт к изгороди, задерёт ногу, подкинется лосёнок, чмокает. Покормит - в лес, будто по делам. Да и у меня тогда дела хорошо шли. Лето мокрое было, смола хорошо шла. Сезон хорошо кончил. Вот на свадьбу отпустили.

- Ну, а с лосёнком-то чем дело кончилось?

- Серёжку ему из медной проволоки в ухо вдел. Наверно, слетит... Отпустил. Самочка была, тёлочка. Пошли вдвоём с матерью. Зорька, как раз на закате солнышко. Стволы как золотом облиты. Оглянулась она (Машкой я её звал), остановилась и опять за матерью пошла... Так и ушли. Осень прошла. Мужики сено на санях таскать начали, я к корению приступил. Работаю однажды и слышу, будто кто меня за плечи взял. Аж дрогнул. Оглянулся - Машка. Передние ноги мне на плечи положила, смотрит. «Пришла, значит, - говорю. - Вспомнила? А я уж думал: всё, не встретимся». Откинулась она и пошла. Одна пошла.

Поезд наш притормознулся. Вагончик дрогнул, всё заскрипело.

- Заезжай-ка на обратном пути, - пригласил я Ивана Фёдоровича.

- Заеду, заеду, - пообещал он. Да не заехал.

Я люблю слушать его лесные истории. Звери в них, как люди, и даже лучше. А почему, собственно, они должны быть хуже? Особенно, если о них рассказывает вздымщик Иван Засов.

 

 

 

← вернуться назад