Я навивал воз, а кругом была такая дикая, первозданная тишина, что мне стало не по себе. Один, среди этих старых чёрных осин, среди огромных берёз, тихо покачивающих своими тяжёлыми вершинами, я казался себе таким маленьким, беспомощным, что начнись сейчас буря, - думал я, - и мне ни за что отсюда не выбраться.

Часа два я копался у стога. Он походил на развороченный дот: темнела середина, синели глыбы снега, меж ними валялась заиндевелая фуфайка. Я остановился, вытер лоб и хотел было уже немного отдохнуть, как неожиданно услышал глухой, приближающийся шум. Вершины закачались, закланялись. Потекли белые водопады. Лес наполнился снежным туманом. Стало сумрачно.

«Неужели прихватит?» - подумал я и быстрее заработал вилами. Ветер порывами проносился над лесом, деревья гнулись, комья снега срывались и, падая, выбивали ямы. Я спешил. Пласты сена поднимались на ребро, воз топорщился, я не успевал его прихлопывать, и зелёные клочья то взвивались вверх, то тёмными парусами неслись по белому снегу. Наскоро дометав воз, я кинул пару навильников под бастрик (так у нас называют гнёт, которым прижимают сено). И хотел было уже утягивать, как вдруг всё стихло, точно провалилось, и в эту тишину, как в яму, упало негромкое «тук-тук-тук».

Я глянул вверх. На свесившемся сломленном сучке сидел дятел. Голова его, как красный молоток, мелькала в воздухе, выстукивая «морзянку».

- Тук-тук-тук! - падало сверху. - Тук-тук! - он то перевёртывался вниз головой, то вставал как «ванька-встанька», то заглядывал куда-то, кося глазом и пытаясь что-то вытащить. Сучок был пальца в два. Долбить было неудобно, к тому же он покачивался, и мне снизу казалось, что дятел «мажет», что нос его скользит мимо, однако гнилушки так и сыпались.

«Какой трудяга! - подумал я. - Мороз, всё закоченело, застыло, кора как камень,  - а ему хоть бы что! Долбит и ни о чём не думает.  Иначе он не может, - решил я. - Он так живёт. Это - его жизнь. А я?» Явился сюда на час и спасовал, испугался, струсил! Перед чем? Мне стало неловко. А он стучал! Спустился ниже, на толстый, как рукав, сук, и, не обращая на меня никакого внимания, делал своё дело. «Какой маленький умелец, а какой неуёмный, отважный! - думал я. - И что его гонит? Метель, мороз... сидел бы в дупле...»

А он висел уже вниз спиной, под сучком, и долбил его так, что трещала береста.

Наконец он остановился, вскинул голову, увидал меня, боком скакнул по сучку, пикнул и, хлопая крыльями, полетел, ныряя в сумраке. Я глядел вслед, и мне казалось, что нас здесь было двое. В душе будто отлегло, посветлело. Деревья, кусты, сугробы не были уже такими суровыми и опасными. Я утянул воз. Обдёргал бока, подбил вниз и тронулся в путь.

«Хорошо в лесу вдвоём, - думал я, шагая по глубокому снегу. - Хорошо, даже если второй - дятел».