Лесные поляны, берёзы, стога - серые, задумчивые, тихие. Небольшой ключ журчит по каменистому логу, то ныряя под землю, то возвращаясь ещё чище, прозрачнее. Летом вода в нём так холодна, что ломит зубы; не каждый решится пить. Зимой же, когда вспотевшие лошади прямо в возах тянутся к быстрой струе, и, поводя бархатными губами, большими глотками начинают точно шары катать по горлу - пить, их нельзя оторвать, - так приятна и освежающа вода нашей Кургашли!

Мы косим по этому ключу, собираем грибы, черёмуху, хмель. Заглянешь в омуток - на дне поблескивают золотисто-коричневые искры, полощутся водоросли; маленькие кремово-белые лилии плывут по облакам; меж ними тихо прогуливаются серебристые хариусы и стайки мальвы.

С Кургашли виден Шатак. Его кряж протянулся на десятки километров. Ласкаясь, текут у его каменных ступней Белая и Авзян.

Шатак чист - значит, будет хорошая погода, - так примечают косари.

Вечером сквозь густую синеву далеко видны костры: это большие сенокосные бригады отдыхают на Шатаке у своих балаганов.

Ночью Шатак ещё величественнее. В ясную погоду он спит под звёздным покрывалом.

Но вот с ближних отрогов, как шерсть с овец, поползут туманы, заволокут долину и, словно оттолкнувшись, полезут кверху, зашевелятся облака над лесом: вот они, слившись, зацепились за каменные плечи Шатака, достали до его бровей - и пошло!

В злой игре кружит Шатак перед собой тумановорот, всё смешивая: словно огромные рыбины, всплывают лесные сырты; трясёт гривой старик, ещё один поворот этой дьявольской карусели - и сам тонет в белой пучине. Теперь жди!

Но что это? Тихо. Всё тихо. Пошёл мелкий дождь. Завалило, заложило надолго. Дела встали. Если вы захватили с собой книжку, с каким наслаждением приметесь за чтение! Тело отдыхает, наливается силой. Отлетают тревоги и волнения. На душе - покой. В балагане тепло и сухо. Снаружи дождь заливает костёр, шипят дрова.

Если дождь начался к вечеру, он останется на ночь, как гость. Пусть льёт. Два-три смолевых чурбака будут пылать, раздвигая наступившую темноту: они вырвут из глубины леса иные лики, иные звуки донесутся до вас.

Упавшая колода выползет крокодилом, привстанет на коротких ногах, уставившись на вас глазом-сучком; желтые цветки скирды обратятся в лилово-серых карликов и закачаются на тонкой ножке, шальная птица влетит в свет костра и, испугавшись, шарахнется в сторону; взметнутся  и затолкутся столбом в панике шелковисто-серые бабочки: то опускаясь, то поднимаясь живыми хлопьями пепла.

У ключа, надрываясь, кричит рассерженный дергач; в балагане тонко попискивают мыши, у изголовья спящих лежит хомут - говорят, не любят змеи конского пота.

Под утро потянул лёгкий ветерок. Прояснилось. Я подбрасываю валежник. Дым трубой кружится и течёт вниз, будет вёдро!

Лес задрожал, залепетал. Потускнели звёзды: скоро они распустятся. Брезжит... Уснуть бы. Но мне жаль этого утра. Я хочу видеть, как рдеют облака, как, угасая, точно подстреленная птица, будет трепетать, умирая, Венера, как в проёмах облаков погонится за месяцем утреннее солнце.

Пора вставать, пора будить ребят. Первый закос ( или, по-нашему, уповод) нужно пройти до завтрака по росе. Плечи и спина побаливают, глаза ещё не присмотрелись к траве, но руки уже делают привычное дело.

Косьба началась! Слышите?!