Вчера был первый мороз. Вторые рамы ещё не вставлены, и от окон всю ночь идет холодок. Свежо. Легко дышится, будто ты опять укатил в далёкое детство.

За речкой мычат коровы. Трубный звук отдаётся эхом. Посветлели поляны и огороды, стали просторнее, шире. Вдоль изгородей по остаткам некоси блестят, переливаются радуги. Сколько их, этих прощальных радуг осени!

«Прошло летечко, закатилось, и не заметили как», - судачат бабы в улице.

Желтая плеть на берёзе, порыжелое болотце, рдяные кисти черемухи...

Гудят по утрам сепараторы. Кричат молодые петушки; мощно распахнув крылья, сильными взмахами разметают перед собой пыль гуси, гогочут: зовёт их дальняя даль.

В саду какие-то красновато-коричневые, с белыми лычками на крылышках птички. Не свиристели ли? Облепили черёмуху, ползают, перемахнули в репьи. И опять поднялись на крыло и улетают всё дальше, дальше - к югу.

Осень! В улицах - зелёные заросли конотопа, а по-другому - спорыша, или воробьиной гречки. Травка одна, а названий - три, и все точны: сколько ни мнут её кони, а растёт она на самом бою, в улице - всё жива и растёт споро. Когда же всё отцветает, а на других травах и семян-то не останется, тут и поспевает воробьиная гречка. Стаями пасутся на ней воробьи. Любят деревенские мальчишки гонять их. «Фыр-р!» - и стая с шумом садится на другой стороне дороги. Подгоняя деревянных коней, лихо мчится по улице босоногая конница.

Трава детства! Трава босоногого счастья, в которое опять возвратил меня первый осенний холодок, - скоро и она прижмётся к земле, побледнеет, и тогда жди зимы. А пока будь, побудь ещё хоть немного, осень!