Удивительная была прошлая осень: пышная, многоцветная, сухая. Казалось, не одно, а два бабьих лета прошло, а она всё стояла и радовала глаз. Жёлтой кипенью пенились леса. Пузырились, выскакивая из этой кипени, берёзы-одиночки, краснели рябиновые кусты. И только остроконечные шатры елей угрюмо темнели по склонам гор.

Я взял ружьишко и подался в лес. Солнце ещё было за горой, но лучи его подсвечивали облака, и они блестели, отливая каким-то особенным, палевым светом.

Я поднялся в гору, перевалил на другую сторону и ещё больше удивился пышности и яркости осенних красок.

Светло-жёлтые, пронизанные лимонным светом берёзы, стояли вперемежку с тёмно-зелёными соснами. Они были почти синие. Местами, раздвигаясь, деревья пускали между собой клёны.

Я ходил, задрав голову, и вглядывался в кроны: они состояли из красных, оранжевых, даже пунцово-синих листьев. "Унылая пора, очей очарованье..." - непроизвольно шептались слова, знакомые с детства. Налюбовавшись клёнами, я стал спускаться вниз, к ручью.

Было тихо. И вдруг до слуха донеслось тоненькое: "Клю-клю". Я остановился. Пониже меня под корнями вывороченного дерева, в глинистой пыли купались рябчики.

Рябчикова баня!

Пять или шесть птенцов занимались своим делом: ложась на бок, они то похлопывали себя крылышками, то подгребали под себя мелкие камешки и пыль, вставали, отряхивались, потом опять ложились и, вздрагивая лапками, грелись на солнышке.

Серые комочки шевелились, некоторые растягивали крылышки, как это делают молодые петушки, и укрывали свои ножки. Я лежал, затаив дыхание. Из-за пня мне хорошо было видно всё семейство. Стрелять не хотелось: редко - когда увидишь такую картину.

Прошло минут двадцать, наверное...

Но вот один из них, который побольше, скачками направился вниз, к ручью. За ним побежали другие. У воды они наклонялись и, запрокидывая головки, пили. Потом перешли ручей и скрылись в густом черёмушнике. Изредка оттуда доносились зазывные "клю-клю".

В этот раз я вернулся без трофеев. Но всё равно на душе было хорошо и радостно.